Когда-то я работала в Музее Булгакова. Примерно в это время семья Тарасевичей, знакомых Елены Сергеевны, передала музею на Большой Садовой секретер XIX века из последней квартиры Михаила Афанасьевича в Нащокинском переулке. А через некоторое время дарители обнаружили, что у них остались письменные принадлежности из ящика секретера. Меня попросили их забрать и отвезти в музей. Встретились в метро, я забрала сверток. Ехала и думала о том, какая ценность у меня в руках.
Музей начинал работать с 12 часов, было еще рано, и я зашла на Маяковке в кафе. Взяла кофе, положила перед собой лист бумаги. Перьевой ручкой не воспользуешься, достала один из карандашей. (Булгаков любил делать правки, пометки в рукописях и машинописных редакциях цветными карандашами.) Повертела, затаилась: «Сейчас напишу что-нибудь эдакое – мистическое, или желчно-реалистичное, а может, драматургическое».
Но ничего на ум не приходило. Я меняла карандаши, прислушивалась и вдыхала воображаемую энергетику. Ничего. Голова оставалась гулко пустой, бумага – просто пустой.
Так я провисела над листом час, полтора. Потом встала – пора была открывать музей.
«Я буду молчаливой галлюцинацией», – вспомнился кот Бегемот.
P.S. Не знаю, почему именно сейчас всплыла в моей памяти эта история. С другой стороны, как досадливо вопрошал герой булгаковского рассказа «Морфий»: «Да почему, в конце концов, каждому своему действию я должен придумывать предлог?»
Музей начинал работать с 12 часов, было еще рано, и я зашла на Маяковке в кафе. Взяла кофе, положила перед собой лист бумаги. Перьевой ручкой не воспользуешься, достала один из карандашей. (Булгаков любил делать правки, пометки в рукописях и машинописных редакциях цветными карандашами.) Повертела, затаилась: «Сейчас напишу что-нибудь эдакое – мистическое, или желчно-реалистичное, а может, драматургическое».
Но ничего на ум не приходило. Я меняла карандаши, прислушивалась и вдыхала воображаемую энергетику. Ничего. Голова оставалась гулко пустой, бумага – просто пустой.
Так я провисела над листом час, полтора. Потом встала – пора была открывать музей.
«Я буду молчаливой галлюцинацией», – вспомнился кот Бегемот.
P.S. Не знаю, почему именно сейчас всплыла в моей памяти эта история. С другой стороны, как досадливо вопрошал герой булгаковского рассказа «Морфий»: «Да почему, в конце концов, каждому своему действию я должен придумывать предлог?»
